Всенародных хобби у нас не так уж много. Кроме национального спорта литрбола и национальных праздников, которые так и называются «праздники», есть еще национальное развлечение «Кто круче облает (защитит) власть (школу, СМИ, промышленность и т.п.)». Пожалуй, можно назвать и такой аттракцион, как «Кто быстрее переименует свой населенный пункт (или его часть)».

Вот о последнем хотелось бы поговорить отдельно. В связи с тем, что группа студентов и журналистов города Иванова потребовала переименования одной из центральных улиц, а точнее улицы Боевиков, в улицу Мира.

Организаторы сей акции считают, что после недавних событий в Театральном центре на Дубровке название улицы Боевиков стало неприемлемым. Потому-то и хотят переименовать ее. Они даже символически заклеили одну из табличек новым названием. И мэр города, по сообщению РИА «Новости», проявил редкую по нашим временам солидарность с требованием трудящихся (а также обучающихся). Он тоже считает, что такое название недопустимо на карте города. Правда, вопрос этот в любом случае находится в компетенции городской Думы, от мэра тут мало что зависит.

Прежде чем начать разговор собственно о национальном развлечении «Переименуй», мне хотелось бы чуть-чуть остановиться на причинах возникновения топонима, который не угодил нынешним ивановцам. Итак, указанная улица была названа указанным образом в 1927 году в честь большевистских боевых дружин, которые в 1905-1907 гг. проводили учения в ближайшем лесу. Не знаю, кому как, но лично мне историческая подоплека названия улицы нравится. Она не лишена остроумия, на мой взгляд. И в любом случае она, согласитесь, неординарна. Не имени какого-нибудь товарища Дзержинского или Фрунзе, аль еще какого Ленина. Не в честь Кавырнадцатого съезда Коммунистической партии Советского Союза. А вот так – скромно и со вкусом (и даже, вполне может быть, честно) – в память о местных боевых дружинах, которые не поразили ни единой стратегической цели, не оставили потомкам громких афоризмов, даже революции не сделали. Просто бегали по лесу и тренировались. Может, даже водку пили больше чем тренировались, так ведь литрбол же, национальный спорт опять-таки…

Современный русский язык со словом «боевик» обошелся приблизительно так же, как со словом «шпион»: если наш, значит, это не боевик (шпион), а доблестный воин (разведчик), а если «ихний» – однозначно боевик (ну, или шпион, соответственно). Причем, если случай со «шпионом/разведчиком» с большой натяжкой можно объяснить, с этимологической точки зрения («шпион» - слово, заимствованное из немецкого языка, а «разведчик» – свое, родное), то слова «бой», от которого происходит «боевик», и «воин», от которого происходит «война», - оба славянских корней. И служат для обозначения одних и тех же вещей. Впрочем, довольно голой филологии, пора переходить к разбору полетов, то есть понять: почему и зачем общество с маниакальным упорством стремится заменить одни символы на другие, а также что из этого получается.

У любого народа (дальше будет наглядно представлено, что именно у любого, а не только у нашего), как это ни прискорбно, есть скверная привычка коверкать изначальную семантику слов и придавать терминам такую смысловую нагрузку, какой у нее не было отродясь. Происходит это по самым разным причинам, однако сейчас нам важны не причины, а сама данность: смысл слов иногда меняется на свою полную противоположность. После этого людям бывает затруднительно абстрагироваться от нововведенной семантики, и получается, что термин или символ с измененным смыслом гораздо проще объявить «неполиткорректным» или вообще табуировать его напрочь.

Что касается политкорректности терминов, то лишь немногие помнят о том, что она есть целиком и полностью заскок общественного сознания, поскольку то, что не является политически корректным сегодня, будет исключительно корректным завтра, и наоборот. Мы имели великолепную возможность наблюдать, как на протяжении десяти с небольшим хвостом лет наш прежний плюс менялся на теперешний минус, а минус, соответственно, менялся на плюс, причем безо всякого учета объективной от этого пользы. Более того, в своем стремлении быть политкорректными мы и объективную пользу готовы втоптать в грязь, лишь бы только отказаться от «пережитков СССР». Потому как СССР сегодня немодно и вообще моветон. (О конкретных примерах той пользы, которую мы сегодня распинаем на каждом углу, разговор, как мне кажется, нужен отдельный, поэтому подробно останавливаться на этой теме я здесь не буду.)

Тут уместно небольшое лирическое отступление от основной темы. Действительно, некоторые течения неонацистов используют число «88» в качестве обозначения упомянутого приветствия. Однако для подавляющей части свободных от нацистской идеи-фикс людей эти цифры суть не более чем цифры. Что получается, таким образом, в случае, подобном тому, который приведен выше? Фактически обыватель, краем уха где-то услышавший об элементах субкультуры андеграунда (а у меня есть искренние сомнения в том, что культура нацизма является чем-то большим, нежели культура низов социума), требует от таких же, как он, обывателей, а вместе с ними и от всех остальных следовать стереотипам, которые навязывает данная субкультура. То есть рассматривать две восьмерки не в качестве числа «88», а в качестве нацистского приветствия. В результате нацистская символика вместо того, чтобы замкнуться в субкультуре, насильственно – вследствие истеричности отдельного гражданина – врастает в общую культуру, а самому нацизму устраивается очень внушительный пиар, тем более удачный, что в процессе этого пиара нацизм внешне преподносится как нечто негативное, в то время как на самом деле в культуру общества внедряются элементы его субкультуры. Блестящий ход, за который нацисты, вне всякого сомнения, должны быть крайне признательны бестолковому обывателю, усмотревшему в общеупотребительных знаках новый, не присущий культуре на данном этапе смысл. Впрочем, это лишь побочный эффект, в данном случае речь не об этом.

А помните историю о том, как некий гарный заокеанский хлопец усмотрел нездоровый намек на атаку двух нью-йоркских башен-близнецов в рекламе, изображавшей пару стаканов и муху? Незабываемый перл человеческого идиотизма и прекрасный пример того, как легко и непринужденно может измениться на полную свою противоположность даже самый безобидный в семантическом отношении термин или символ. Это уже к вопросу о политкорректности.

Что же касается нынешней инициативы ивановских активистов, то там имеет место как озабоченность политкорректностью употребляемого термина, так и табуированность самого слова «боевик», используемого, согласно «последнему постановлению партии и правительства» в строго ограниченных рамках. Рефлексия в квадрате, так сказать. Однако коль скоро дело ограничивалось бы одной рефлексией, не о чем было бы и говорить: дело хозяйское, хочешь – меняй название, не хочешь – не меняй. Но не все так просто, уважаемые. Рефлексия рефлексии рознь. И иногда личные проблемы отдельного индивида (или группы индивидов) превращаются в проблемы многих. Или усложняют уже имеющиеся проблемы. Я сейчас поясню свою мысль.

Не надо быть большого ума, чтобы догадаться хотя бы с трех раз: любая акция, подобная той, что затеяла «группа студентов и журналистов», проводись она хоть в Иванове, хоть в Москве, хоть в Петропавловске-Камчатском, обходится местному бюджету наверняка недешево. Это не «таблички заклеить», это как минимум всю указательную систему, связанную с упоминанием данного топонима, исправить. Как это производится технически, я сказать не берусь, однако даже несведущему человеку должно быть понятно: любое исправление вообще на государственном (муниципальном) уровне, даже если оно реально стоит копейки, является для известного всем контингента чиновников чудесным поводом прикарманить неизвестную никому сумму денег. Вообще, таким поводом может являться все что угодно, начиная с «Дополнения к постановлению по утверждению перепланировки застроенной части недостроенного поселка» и заканчивая «Федеральным Законом о Повсеместном Преследовании Активно Поедающих Квашеную Капусту». Следовательно, «благое начинание» негодующей общественности представляет собой отличную кормушку для всякого рода страждущих и алчущих от муниципалитета. Такие есть в любом чиновничьем аппарате, и военной тайной это не является.

Давайте теперь посмотрим, какие изменения произойдут в связи с переименованием улицы Боевиков в улицу Мира. Принципиально на выходе мы будем иметь лишь трату бюджетных денег, которые распределяться следующим образом: часть пойдет на «заклеивание табличек», часть – на пополнение отдельных карманов отдельных чиновников. Содержательно все останется как было. От того, что улица Боевиков станет называться улицей Мира, у жителей улицы не перестанут течь водопроводные краны, а у их детей не появится в классе новое оборудование. Поликлиники будут работать точно так же, как и при «Боевиках». Зарплата не увеличится. В магазинах цены не снизятся, а трещины в асфальте не зарастут. Даже нового сквера с красивым фонтаном не появится. Жители города от этой перемены не станут богаче ни культурно, ни материально. Да и само название не станет оригинальнее (нынешнее хотя бы имеет отношение к событиям местного значения, а «улица Мира» – таких тысячи по всей России). В общем, все, что будет сделано реально, имеет отношение только к упаковке: раньше эта инфраструктура была завернута в сиреневую бумагу, теперь ее завернут в темно-бордовую.

Следовательно, изменение топонима внутри отдельно взятого города (в данном случае Иванова) не является ни первостепенной, ни второстепенной, ни даже третьестепенной задачей. Сия цель – цель следующего порядка. Когда в казне немерено денег, которые надо бы куда-нибудь деть, да вот беда, некуда, потому что у всех коммунизм.

Результатом этой деятельности станет, как я уже говорила, прежде всего, истощение бюджета до той или иной степени, казнокрадство большего или меньшего порядка и… чувство глубокого удовлетворения в сердцах тех, кто будет взирать на свою нищету сквозь темно-бордовый колер новенькой упаковки. Вскоре он надоест, как надоел прежде сиреневый. Но на то он и спорт, чтобы заниматься им регулярно.

Пространный комментарий к вопросу о том, почему я употребила глагол "коверкать", говоря об общечеловеческой привычке изменять изначальную семантику слов, а также почему я скорблю, будучи вынуждена констатировать сей неописуемый в своей глупости факт... а также почему я называю сей факт неописуемо глупым. Для тупых, короче.

Как известно, развитие лексики языка идет несколькими путями. Я попробую перечислить их по возможности все, во всяком случае, все, какие вспомню. По мере пополнения знаний я буду дополнять соответственно и этот список.

1. Исключение из словаря общеупотребительной лексики слова по причине перехода его в разряд диалектизма (исключение данного ассоциативного ряда вследствие либо утраты одного из компонентов предикативной связи, либо изменения семантики одного или обоих компонентов) и, наоборот, включение диалектизма в унифицированный язык (появление новой, общей для всех ассоциативной связи) (шумиха: первонач. - «мишура, сусальное золото»). То же самое правомерно для словаря арго (застопорить(ся), отморозок) ;

2. Возникновение новой семантической нагрузки слова при сохранении старой - либо равноправной, либо в крайнем случае на уровне общеупотребительного просторечия (съезд в значении «спуск» и «собрание»);

3. Изменение семантической нагрузки слова вследствие вытеснения новым ассоциативным рядом старого. При этом прежний смысл слова, в отличие от предыдущего случая, когда он становится равноправен новому, либо исчезает вовсе, либо сохраняется лишь в диаклектах или арго (стяг: буквально - «то, что стягивает»; деалект. - «жердь для стягивания сена на возу»; общеупотр. - «знамя»);

4. Привлечение общеупотребительного слова в словарь арго, замена его семантики и внесение в общеупотребительный словарь в новом качестве с сохранением так же и прежнего смысла слова (тормозить в значении «останавливаться» и «туго соображать»);

5. Появление нового или исчезновение старого феномена – здесь двоякое решение: либо новое название придумывается, либо заимствуется из иностранного словаря (ну, колхоз, блин!);

6. Изменение артикуляции (устар. бити, современ. бить);

7. Заимствование лексики из иностранного языка независимо от появления феномена (менеджер = управляющий). Это происходит в том и только в том случае, когда язык готов принять новую лексическую единицу - насильно мил не будешь (именно поэтому я считаю разговоры о «неправомерном заимствовании» пустой болтовней - язык, как и любая самостоятельная структура, отлично разбирается в том, что ему заимствовать, а что нет. Подробнее об этом см. «Депутаты приказали языку не высовываться»);

8. Исключение слова из соображений политкорректности, замена его эвфемизмом (негр – афроамериканец);

9. Табуирование слова в связи с табуированием феномена и замена его эвфемизмом, иногда крайне неточным (блядь – «шлюха, гулящая женщина», тогда как на самом деле, судя по документам, слово блядь означало человека вообще, изменяющего своему супругу).

Таким образом, мы видим семь естественных и два социальных способа, условно говоря, развития языка. Почему условно – очень просто. Я не могу назвать следствия двух последних причин развитием. Происходит, на мой взгляд, именно то, что я наблюдаю с прискорбием и могу назвать не иначе, как коверканьем. Если первые семь случаев относятся именно к развитию языка, то последние два к развитию не имеют ни малейшего отношения. Когда на слово накладывается по тем или иным соображениям табу, возникают казусы следующего плана.

В «Церковном уставе великого князя Ярослава» есть, в частности, следующие фразы: «Аще муж от жоны блядеть…» и «Аще кто зоветь чюжюю жону блядью…». Теперь представьте себе сцену изучения этих двух статей нормативного (sic!) документа древнерусского государства студентами I курса юридического факультета современной России. (А надо сказать, что именно первокурсники изучают историю государства и права древней Руси, в соответствии с программой... во всяком случае так было в 1989-90 гг.) Комментарии, думаю, излишни. Между тем тот факт, что супружеская измена была уже начисто табуирована, а термин, ее обозначающий, –   еще нет, говорит о том, что и само табу наложили совсем недавно. Очень может быть, что раньше к подобному явлению относились проще – если и не одобряли, то, во всяком случае не находили это категорически противоестественным.

Теперь представьте себе американского студента-антрополога, которому всю жизнь внушали, что слова «негр» нет (или – еще хуже – что оно «грязное, оскорбительное»), а есть слово «афроамериканец», и который никуда не убежит от термина «негроидная раса».

Если преподаватели (и словари) вполне охотно объясняют значения устаревших, диалектных, заимствованных слов, то значения тех слов, которые были удалены из языка из соображений политкорректности или наложения табу, редкий словарь объяснит корректно, а что касается преподавателей – это уж как нарвешься. Мне известен преподаватель, который отчитывал своего студента за употребление в курсовой работе вышеупомянутых цитат из «Церковного уложения». Выглядело это так: «Что вы себе позволяете?!» Занавес.

Чтобы не было глупостей, вроде «табуирование слова происходит раз навсегда, поэтому практика исключения из общеупотребительного словаря табуированных слов или замены их эвфемизмами естественна», приведу пример. В 1825 году был издан указ «О замене непристойных фамилий у нижних чинов». Под этот указ попала, в частности, наряду с Мудаковыми, Худосраковыми и Мохножоповыми (если кто не верит, почитайте журнал «Летопись историко-родословного общества в Москве», №№ 4-5, 1997 г.), фамилия Вислогузов. Которая, соответственно, происходит, в частности, от слова «гузка». В 1825 году сей термин считался непристойным, а фамилии, однокоренные с ним, подлежали замене. Этот пример не означает, что я категорически настаиваю ввести в обиход фамилии вроде «Худосраков», это всего лишь свидетельствует о том, что табуированный прежде термин оказался вновь в общеупотребительном словаре, – не больше, не меньше. Поэтому гарантии «вечного» изгнания из словаря терминов «блядь», «негр» и т.п. – нет.

Что же касается фамилии, то ее, как мне кажется, человек должен выбирать сам. Вместе с именем. Но это к делу уже не относится.

Я слышала еще одно соображение в защиту практики наложения табу или исключения слова из словаря в угоду политкорректности. Звучало оно так (если не так, то известное мне лицо не преминет поправить меня, и я исправлю): «Ну и пусть специалисты знают исконное значение слова, нам-то это зачем?» Мой ответ состоял в том, что чем более привлечена наука в человеческий быт, тем более адекватно поведение человека в целом и тем проще ему вычленить и решить проблемы, с которыми он сталкивается. Тот же, кто склонен исходить из искаженного, искусственно навязанного смысла термина, зачастую и сам феномен трактует неадекватно, а потому находится в заведомо невыгодном положении: он изначально идет по ложному (если угодно, некорректному) пути. Именно так рождаются всевозможные мифы, на которых впоследствии вырастают целые так называемые «культуры».

При подготовке материала использовались следующие источники (там, где указано название материала без указания названия источника, читать: "Yтро"):

Битва за Сталинград

Михалков предложил поставить памятник Столыпину на Лубянской площади

РИА Новости

Будни-2. Иваново – город не West

World of Swastika. Н.Р.Гусева. Свастика – дитя тысячелетий

РБН. Звериный оскал фашизма проступает на одежде